Все воскресенье Триша  прошагала  под  жгущими  лучами  солнца,  щедро
льющимися на нее с синего неба. Утром мокрые леса исходили паром, к полудню
все высохло. Солнце жарило нещадно. Триша все  еще  радовалась,  что  нашла
дорогу,  но  куда  больше  ей  хотелось  идти  под  сенью   деревьев.   Она
чувствовала, что у нее опять поднялась температура, усталость с новой силой
давила на плечи, превращая каждый шаг в  подвиг.  Зверь  наблюдал  за  ней,
следовал за ней, не показываясь из лесу, и наблюдал. Чувство,  что  на  нее
смотрят, не покидало Тришу ни на минуту, потому что зверь никуда от нее  не
уходил. Оставался в  лесу  по  правую  сторону  дороги.  Пару  раз  девочке
показалось, что она увидела его, но, возможно, она приняла за  зверя  тень,
отбрасываемую ветками. Ей не хотелось его  видеть.  В  вспышке  молнии  она
увидела  более  чем  достаточно.  Мех,  огромные  торчащие  уши,  массивное
туловище.
     И глаза. Черные глаза, большие  и  нечеловеческие.  Остекленевшие,  но
ничего не упускающие. Глаза, которые знали о ее присутствии.
     Зверь не уйдет, пока не убедится,  что  мне  отсюда  не  выбраться,  в
отчаянии думала Триша. Он этого не допустит. Он не позволит  мне  выбраться
отсюда.
     Уже после полудня она заметила, что лужи в колеях быстро  высыхают,  и
пополнила  запас  воды.  Воду  она  фильтровала  через  материю  бейсболки.
Выливала сначала в капюшон, а уж потом  в  пластиковые  бутылки.  Вода  все
равно  оставалась  мутновато-грязной,  но  Триша  уже  не  придавала  этому
значения. Если б лесная вода могла убить ее, она  умерла  бы  в  тот  день,
когда ее вырвало и пронесло. Гораздо больше ее  волновало  отсутствие  еды.
Наполнив бутылки, она подъела все свои запасы, оставив несколько орешков  и
ягод. Так что утром, подумала Триша, придется  отскребать  от  дна  рюкзака
раздавленные ягоды,  как  когда-то,  давным-давно,  она  отскребала  крошки
картофельных чипсов. Конечно, она могла найти что-то съедобное по пути,  но
не очень-то на это рассчитывала.
     Дорога  все  вилась  между   деревьями,   иногда   колеи   практически
сравнивались с  землей,  иногда,  наоборот,  глубоко  в  нее  вдавливались.
Кое-где на полосе между колеями росли невысокие  кустики.  Триша  подумала,
что это черника. Выглядели они точно так же, как и те  кустики,  с  которых
она и мамик во время прогулок по игрушечным лесам Сэнфорда собирали  полные
корзинки сладких, сочных ягод. Но черника  созревала  только  через  месяц.
Видела Триша и грибы, но не решилась их  есть.  Мать  ничего  о  грибах  не
говорила, не изучали они грибы и в школе. В школе ей рассказывали об орехах
и о том, что нельзя садиться в автомобиль к незнакомым мужчинам (потому что
некоторые незнакомцы могли оказаться психами), но не о грибах.  Она  только
знала, что, съев ядовитый гриб, человек не  просто  умирает,  а  умирает  в
страшных мучениях. Впрочем, она не приносила большую жертву, отказываясь от
грибов. Аппетита у нее не было, вновь разболелось горло.
     Около четырех часов  дня  Триша  споткнулась  о  сук,  упала  на  бок,
попыталась встать и не смогла.  Ноги  дрожали,  стали  ватными,  не  хотели
держать тело. Она сняла рюкзак (ужасно много  времени  ушло  на  то,  чтобы
выпутаться из лямок). Съела последние два или три буковых орешка,  едва  не
подавившись последним. Но вступила в борьбу с приступом тошноты и победила,
вытянув, как могла, шею и дважды сглотнув. А чтобы орешки точно остались  в
желудке (хотя бы на время), запила их глотком теплой, мутной воды.
     - Время "Ред  сокс",  -  пробормотала  Триша  и  вытащила  из  рюкзака
"Уокмен". Она сомневалась, что сможет поймать репортаж с матча, но  попытка
- не пытка. На Западном  побережье  час  пополудни,  то  есть  игра  только
началась. А день точно игровой.
     В диапазоне FM она  не  поймала  ничего,  даже  музыки.  На  AM  сразу
наткнулась на человека, тараторящего на  французском  (он  еще  похохатывал
чуть ли не после каждой фразы). Наконец, на волне  1600,  у  самой  границы
диапазона,  ей  улыбнулось  счастье:  из  наушников  донесся   слабый,   но
достаточно внятный голос Джо Кастильоне.
     - Итак, Валентин готовится к  подаче...  Гарчапарра  бьет...  Отменный
удар! Мяч летит к  дальнему  концу  поля!  Круговая  пробежка!  "Ред  сокс"
впереди два - ноль.
     - Отличное начало, Номар, - прохрипела Триша, не узнавая  собственного
голоса, и вскинула к небу сжатый кулак.
     О'Лири не сумел добавить очков в копилку "Ред сокс", иннинг закончился
с тем же результатом.
     "Куда  вы  позвоните,  если  у  вас  разбилось  лобовое   стекло?"   -
проворковал знакомый голос из далекого мира, который во  всех  направлениях
пересекали дороги, в котором все боги предпочитали оставаться за  кулисами,
не выходя на авансцену.
     - 1-800, - начала Триша. -  54...  И  задремала,  не  успев  закончить
фразы. Заснула крепко, время от времени покашливая. Кашель начинался где-то
глубоко-глубоко. Во время пятого иннинга  кто-то  подошел  к  кромке  леса,
посмотрел на нее. Мухи и мокрецы вились то ли над мордой, то ли над грубым,
словно вырубленным топором лицом. Блестели  ничего  не  выражающие,  пустые
глаза. Долго, долго стояло существо у кромки леса. Наконец вытянуло к Трише
лапу (руку?) с острыми как бритва когтями: она - моя, она принадлежит  мне,
и ретировалось в лесную чащу.